СССР 2061 - СССР-2061. Том 5[сборник рассказов ; СИ]
— Да-да, — кивнул режиссер. — Сутки на сорок минут длиннее, знаю. Кстати, никак не могу привыкнуть к местным наручным часам с двумя циферблатами. Как вы только живете с такой двойной ориентировкой?
— Земное время тут мало кого интересует. Только Новый год, майские праздники и седьмое ноября. А так мы сами по себе.
Пожелав счастливого пути, диспетчер, наконец, пропал с миниатюрного экрана на приборной доске, и Кира немедленно освободилась от ремня безопасности, поудобнее устроилась в скрипучем кресле. Недоверчиво косясь на водителя, то же самое сделал и режиссер, разгладил смявшийся костюм. Без тугого ремня путешествие сразу показалось более приятным.
— Эх, вот ещё покурить бы… — неосторожно выдал тайное желание пассажир. — С самого отлета не курил, так и бросить недолго!
— Сигареты есть?
— Да, у меня их на таможне не отобрали, — неуверенно пробормотал режиссер. — А что, должны были?.. Вместо ответа девушка указала:
— Дым выпускайте сюда.
Палец показывал на воздушный фильтр, прямо под табличкой с перечеркнутой сигаретой.
— А… можно?
— Фильтр справится, не волнуйтесь. Только молчок, никому ни слова.
Режиссер щелкнул зажигалкой и с наслаждением затянулся, потом, спохватившись, предложил сигарету девушке.
— Марсиане не курят, — ответила та с загадочной улыбкой.
Автобус продолжал нестись по бескрайней равнине, усеянной каким-то подобием невесть как оказавшейся здесь морской гальки.
***Медное пятнышко Фобоса торопливо проплывало по вечернему марсианскому небу, пронзая знакомые созвездия. Солнце уже скрылось за горизонтом, но треть небосклона ещё была освещена призрачным фиолетовым заревом.
— Какие тут эм-м… мощные сумерки, — заметил режиссер.
— Ага. И очень долгие. Тут вообще закаты и рассветы очень красивые, особенно в горных районах. Я даже хотела зарисовать их. В школе я очень неплохо рисовала. Хотела стать художницей.
— Почему же не стали?
— На Марсе художники не нужны. А я с детства грезила Марсом. Вот и поступила в МИИГАиК, переехав в Москву из Свердловска.
— Художники всюду нужны. Если однажды мы решим иначе – пора будет передавать эстафету другой цивилизации. Более человечной.
— В водителях тут потребность острее, — вздохнула девушка.
— Ну а что, — подмигнул режиссер. — Хороший автобус, кстати. Совсем нет тряски. Ощущение, словно на корабле плывешь.
Он был прав – характер местности наконец-то сменился, теперь автобус лихо переваливал через небольшие холмы, но подвеска гасила любые неровности поверхности.
— Ну, среди советских ВАЗовские, пожалуй, да – лучшие, — согласилась девушка, вглядываясь в разрезаемую лучами фар темноту. — Почти как «форды», только те пошустрее всё-таки.
— А где это вы на них ездили?
— Да в рамках обмена опытом летали в НАТОвский район, в долины Маринер, там и опробовала.
— Хорошо же американцы обосновались, почти вплотную к Олимпу! — с досадой крякнул режиссер. — Небось, регулярно ездят любоваться видами!
— Ерунда, — махнула рукой Кира. — Во-первых, от них до вулкана расстояние всё-таки немаленькое. А во-вторых, была я там в составе экспедиции. Да, думала – более двадцати километров высотой, вот это зрелище! Так ведь он полтысячи километров в диаметре, за горизонт уходит. Стоишь на нем, на склоне, а он кажется почти плоским. Словом, далеко не Эверест. Правда, с запада есть довольно крутые обрывы семикилометровые, вот там здорово. Там…
В это время автобус резко дернуло, накренило в сторону. Пассажир слетел с сиденья, Кира каким-то чудом удержалась, вывернула штурвал и выровняла машину. Замедлив ход, она обернулась в салон.
— Я в порядке, я в порядке, — режиссер торопливо вскочил с пола, замахал руками. — Что такое?.. что-то серьёзное?
Кира смахнула капельки пота со лба, вытерла чуть подрагивающие ладони о видавший виды, некогда белоснежный, комбинезон.
— Крутой склон не заметила, — потупила девушка взор красивых карих глаз. — Заговорилась. Извините. Черт, второй раз уже тут спотыкаюсь. Месяца три назад вообще едва не перевернула машину. Не ушиблись?
— Нет-нет, всё в порядке, — успокоил Киру режиссер, усаживаясь в кресло, вытирая испачканное колено. — Ну вот, хоть какое-то развлечение, а то сами жаловались на скуку.
— Да уж, — пробормотала водитель, вновь разгоняя машину. — Извините ещё раз.
— Всё в по-ряд-ке, — с нажимом произнес режиссер. — Правда. Не буду вас больше отвлекать расспросами. Пересмотрю-ка пару эпизодов материала, не уверен в монтаже до сих пор.
Он достал стереоочки, выбрал на крошечном сенсорном дисплее нужный файл и погрузился в просмотр.
***— Открыл светофильтр «Взор». Вижу горизонт, — докладывал космонавт. — Горизонт Земли выплывает. Но звезд на небе не видно. Земная поверхность…
Космонавт задумался. «Описывай все, что видишь. Все.» Установка была дана предельно четкая. Слишком четкая. Но как описать то, что он видел сейчас? И тем более как описать то, что чувствовал?
Руки и ноги были невесомы, почти не ощущались. Голова слегка кружилась от прилившей крови. Невесомость. Краем сознания Гагарин замечал, что его слегка подташнивает. Ерунда. По сравнению с центрифугами и тренажерами это было ничто. Практически не замечалось. За десятки минут полета состояние невесомости стало даже привычным.
А вот к пейзажу в иллюминаторе «Взор» привыкнуть было невозможно. Вот эта вот призрачная, голубая, светящаяся поверхность – весь мир?! Мир, где живут миллиарды людей? Где первые люди добывали огонь, где затем строили величественные пирамиды, создавали могучие империи, вели кровопролитные войны? Все умещается на этой маленькой планете! Политические игры и открытия ученых, детские площадки и огромные лайнеры, все радости и печали всех людей на земле, от тропиков до полюсов – всё – ВНИЗУ. ТАМ. Он – единственный, кто смотрит на все это со стороны. Единственный, кто не на планете. Единственный, кого ни при каких условиях не удастся спасти… Космонавт отогнал тревожную мысль и продолжил.
— Земную поверхность видно в иллюминатор. Небо черное и по краю Земли… — «Земли… планеты с миллиардами людей… планеты, где находятся все остальные, кроме него», — по краю горизонта такой красивый голубой ореол, который темнее по удалению от Земли. Динамик ожил – подключилась очередная станция связи.
— «Кедр», я «Заря-3». «Кедр», я «Заря-3». Как слышите меня, прием.
— «Заря-3», я «Кедр». Вас слышу хорошо. Как меня? Прием. Объект осве…
Внезапно корабль сотряс удар. Освещение отсека погасло, послышался свист стремительно уходящего в пространство воздуха. Карандаш и бортжурнал стремительно пронеслись по кабине мимо Гагарина, которого тоже рвануло из кресла, но он ремни удержали его.
Все произошло в течение секунды. Теперь космонавт находился в мертвом, неторопливо вращающемся корабле. В герметично закрытом скафандре дыхание было оглушающим, пульс молотом бил в виски. Глазами, в которых едва сдерживалась паника, космонавт смотрел на десятисантиметровую дыру в корпусе корабля, прямо напротив забрала его шлема. За дырой была чернота. Абсолютная пустота космоса. Так. Собраться. Действовать по инструкции.
Космонавт окинул взглядом освещенную лишь голубовато-бледным светом Земли кабину. Навигационная панель была раскурочена, обрывки проводов извивались в невесомости, словно щупальца. По отсеку плавали какие-то камешки и мелкая крошка. Микрометеорит. Что ж, по крайней мере, скафандр не задело. Будем оптимистами.
Связь не работает. Приборы показаний не дают – обесточены. Питания нет. Резервный контур также неисправен. Корабль не ориентирован, маневровые двигатели не включаются.
Земля… Такой близкой, такой огромной и гостеприимной она была сейчас. Такой желанной.
Космонавт облизал пересохшие губы. Космический холод ещё не ощущался сквозь термослой скафандра. Гагарин пощелкал тумблерами, на всякий случай ещё раз выставил все в нужные положения.
— «Заря-3», я «Кедр». Метеорит диаметром около… десяти сантиметров пробил корпус аппарата и, похоже, обесточил все контуры. Как слышно, ответьте.
Нет ответа. Ещё одна попытка связи. Нет ответа. И нет надежды. Но космонавт вновь заговорил.
— Товарищи… Друзья! Мне выпало высшее счастье – участвовать в величайшем открытии, первым отправиться в космическое пространство. Это огромное доверие, и огромный риск. И даже если я не вернусь обратно на нашу родную планету, я уверен – наш полет станет лишь первой ласточкой, лишь первым шагом на трудном звездном пути… Экран затемнился, по нему поползли титры.
«Первый полет человека в космос, оказавшийся билетом в один конец, стал светлой, но скорбной датой в истории советской космонавтики. Гибель первого космонавта повлекла за собой целый ряд важных изменений в научных и политических кругах страны. Космическая программа Советского Союза была приостановлена на полтора года и переосмыслена. И когда, казалось, США закрепили за собой статус лидера космической отрасли, целый ряд достижений советской космонавтики стал достойным наследием памяти Юрия Алексеевича Гагарина.